Первую я не помню. Вообще. Ни кто в ней был, ни как я училась правильно ее оформлять: стараешься-выводишь ровненький крестик сверху, а дальше – столбик имён. За каждым из которых - дорогое лицо и голос, который теперь можно услышать только во сне… Да и навряд ли в первой моей записке о упокоении набралось имён на целый столбик. Думаю, были там бабушка да дедушки, а вторая бабуля, Мария, была тогда ещё жива.
А вот как же так вышло, что через пару лет в моём заупокойном синодике было вписано уже пару сотен имён – попробую вспомнить.
Началось все, наверное, с того, что я прочитала такую историю:
“Еще до прославления (официального почитания в лике святых) св. Феодосия Черниговского (1896 г.) иеромонах Алексий, известный старец, переоблачавший мощи святого, устал и, сидя у мощей, задремал. И вдруг видит он в тонком сне св. Феодосия, который сказал ему: «Спасибо тебе за труд для меня. Прошу также тебя, когда будешь служить Литургию, помяни моих родителей», — и дал их имена (иерей Никита и Мария).
«Как можешь ты, святитель, просить моих молитв, когда ты сам стоишь пред Небесным Престолом и подаешь людям Божию благодать?» — спросил иеромонах. «Да, это верно, — ответил св. Феодосий, — но приношение на Литургии сильнее моих молитв».”
Помню, как отозвались эти слова в моём сердце. Если уж святитель Божий ходатайствовал о поминовении на проскомидии своих родителей, то, значит, вот оно – главное, чем я могу помочь и выразить свою любовь к близким людям, окончившим свой земной путь.
И когда моя, теперь обязательно еженедельная – по моему твердому обещанию себе и усопшим родным – записочка постепенно выросла все же до столбика, начали происходить странные вещи.
То вдруг мама ни с того, ни с сего пустится в подробные воспоминания детства с доскональным поименным перечислением давно скончавшихся родственников, многих из которых я даже и не знала лично.
То тыщу лет невиданная двоюродная бабушка внезапно объявится телефонным звонком для детального изложения своего жизненного пути и по сто раз переспрашивает, верно ли я поняла все хитросплетения ее судьбы, пока я не выучу назубок всех ее, а значит, и моих, умерших родственников.
Ну а выучивши, как не вспомнить их имён при написании в очередную субботу заупокойной записочки на завтрашнюю литургию? И вот они уже постепенно группируются в моей памяти по семьям и нанизываются - все новые и новые – трепетными листочками на моём генеалогическом древе.
К тем, о ком только слышала, потихоньку добавляются те, чьи улыбки и слова и сейчас – только закрой глаза – не спутаю ни с чьей другой улыбкой…
Наверное, тогда около ста человек их было, когда мне приснился необычный сон. Вообще, у православных положено не доверять снам, но есть особые. Этот я рассказывала священникам, которые подтвердили, что сон непростой. Думаю, сны от Бога – это те, которые направляют наши мысли и чувства к доброму деланию.
Так вот, снится мне огромный, очень красивый парк. Он обнесен высоким забором, из-за которого слышно пение птиц и смех гуляющих людей. В заборе имеется калиточка, в которую можно войти, только предъявив глянцевый билетик. А билетики эти продаются в будочке, возле которой людей почти нету.
Зато их много вдоль забора, и я понимаю во сне, что билетики эти не так-то просто купить, поэтому народ и стоит грустно за пределами парка, пытаясь через ограду хоть послушать, если не увидеть, как веселятся счастливчики, попавшие в парк. Все это я наблюдаю через малюсенькое окошко в будочке, ведь продавец билетиков – это я.
И тут вдруг слышится стук в закрытую дверь за моей спиной. Повернувшись, я отодвигаю дверной засов и вижу… покойную тетю Таню – родную сестру моей бабушки. За спиной у нее кто-то стоит. Она смотрит на меня с мольбой и говорит: “Наташа, я пришла к тебе от всех наших – поблагодарить.
Спасибо, мы каждое воскресенье получаем от тебя конверт с билетиками в этот чудесный парк и целый день отдыхаем в нем. Вот только… не могла бы ты передавать билетик и для моего Ростика? Мне больше не у кого попросить за него…”
В этот момент стоящий за ее спиной человек выглядывает, и я узнаЮ его. Это ее муж – дядя Ростик, Ростислав. Который умер, когда я была ещё девчонкой, но я хорошо помню и его лицо, и то, как он ловко и быстро управлялся со своим конем, что в детстве для меня автоматически причисляло человека к высшей касте – я просто бредила лошадями в том возрасте и мечтала, когда вырасту, стать самым счастливым человеком на свете – колхозным конюхом.
В этот момент я проснулась и поняла, что не знаю, как это вышло, но дядя Ростик ни разу не попал в мои записочки. Я просто про него забыла, хотя не раз усердно вспоминала и перепроверяла, все ли умершие родственники и знакомые внесены в мой домашний синодик.
Моего мужа тоже поразил этот сон. И с тех пор всегда, каждую неделю, несмотря на бывавшие у нас, как у всех молодых семей, финансовые затруднения, он неизменно выделял мне необходимую сумму для пожертвования за поминальные записочки, которых год от года становилось все больше и больше…
А когда проезжал мимо кладбища, обязательно прерывал любой, даже самый важный и срочный разговор, чтобы перекреститься и вслух произнести молитву о “зде лежащих и повсюду православных христианах”.
Вот и ему Господь послал столько молитвенников о его упокоении, что не всех их Александр и лично-то знал…
Помолимся и мы сегодня.
Помолимся о упокоении дорогих нашему сердцу душ и тех, о ком только мельком слышали.
О упокоении тех, о ком вознесут в эту Родительскую субботу свои молитвы тысячи православных сердец – например, убиенных оптинских братий иеромонаха Василия, инока Трофима и инока Ферапонта, убиенного иерея Даниила (Сысоева) – и тех, о ком, быть может, кроме нас, больше и некому вздохнуть.
Они ждут этой молитвы, нуждаются в поминовении на проскомидии, как когда-то будем ждать и мы с вами – главного и единственного: услышать Там слова, произнесенные священником здесь: “Отмый, Господи, грехи поминавшихся зде Кровию Твоею Честною, молитвами святых Твоих.”